Священники Николай и Василий Державины. | | Печать | |
29.03.2012 23:02 |
Апреля 18 (1 мая) Священники и миряне города Городца.
«Много бо может молитва праведного». Отец Василий задумал открыть в селе школу. Дом под школу был куплен, но требовал ремонта, а крестьяне отказывались помочь, ссылаясь на недостаток времени и средств. Не раз проезжал этими местами по Волге святой праведный Иоанн Кронштадтский, и о. Василий послал ему письмо, прося средств на ремонт храма. Иоанн Кронштадтский прислал нужную сумму и при ней записку: «На ремонт школы». Второй раз прибегнул о. Василий к молитвенной помощи о. Иоанна Кронштадтского, когда пришла пора родиться сыну Николаю. Роды были трудными, и он послал телеграмму о. Иоанну, после чего жена благополучно разрешилась от бремени. Впоследствии Николаю пришлось прожить несколько лет в ссылке на родине о. Иоанна в Архангельской области, хранящей память о великом праведнике. Вскоре после рождения сына о. Василий был назначен настоятелем Никольского храма в городе Бор и инспектором Нижегородской семинарии. Сын его Николай поступил в Нижегородскую семинарию, которую окончил в 1918 году. Недавнего семинариста и сына священника власти мобилизовали в рабочий батальон. Здесь на положении полузаключенного Николай пробыл два года, до конца гражданской войны, впервые соприкоснувшись с подневольной тяжелой работой.
По возвращении он поступил псаломщиком в храм села Мухино, неподалеку от Бора. Кроме клиросного послушания, он с усердием обучал прихожан пению. Среди учениц этого ревнителя церковного пения была и его будущая жена — Дарья Васильевна, которой суждено было разделить исповеднический подвиг мужа. В то время во многих городах устраивались диспуты с безбожниками. Должен был быть такой диспут и в Городце (благочестивом небольшом приволжском городке, где было тогда семь больших храмов). Архиерей послал туда Николая, и он произвел на слушателей такое впечатление, что про безбожника было сразу забыто. Перед ними предстал прирожденный пастырь. Его пламенная чистая вера пленила горожан, и они отправили делегацию к архиерею с просьбой рукоположить молодого чтеца в священника. Архиерей благословил. Николай женился и уехал в Городец. В 1927 году епископ Городецкий Неофит (Коробов) рукоположил его во священника. После рукоположения епископ, обращаясь к народу, сказал: «Вот перед вами стоит новый добровольный мученик, который за вас, паству свою, за Святую Церковь должен оставить все, что любил. Даже жену свою он будет любить уже меньше, чем прежде; он должен оставить ее, когда долг призовет его идти на служение Святой Церкви». Слова эти скоро сбылись. В декабре 1928 года о. Николай был арестован и заключен в Нижегородскую тюрьму. Жена его, Дарья Васильевна, стала хлопотать о свидании. Среди надзирателей встречались не совсем очерствевшие люди. Один из таких сказал Дарье Васильевне: «Приходи, я тебе его выведу». Во время свидания о. Николай сказал жене: «Надо все терпеть. И какие бы испытания не выпали, от Бога не отказывайся». И передал для епископа Неофита список священников и мирян, находившихся в заключении. Это был удивительный период жизни в неволе. Надзиратели и администрация тюрьмы не препятствовали совершению церковных служб, но часто сами стояли у дверей и слушали вместе с уголовниками дивное пение, когда со вдохновением и умилением пело одновременно двадцать-тридцать голосов. Бывали дни, когда все камеры, где находились епископы, священники и миряне, начинали петь сразу, и тогда тюрьма обращалась в подобие храма, где сотни узников Христовых воспевали хвалу Творцу. Обвинений против о. Николая не было, но он был православным священником, и этого было достаточно, чтобы приговорить его к пяти годам заключения на Соловках. 2 мая накануне Пасхи приговоренные прибыли в Кемь. «Молиться в эту ночь пришлось про себя, тихонько. И только из окна наблюдали крестный ход в начале пасхальной заутрени вокруг маленькой церкви, которая находилась недалеко от вокзала на Поповом острове»,— писал о. Николай. По прибытии заключенных во 2-й Соловецкий лагерь, расположенный неподалеку от Кеми, врачи нашли у о. Николая сердечное заболевание, и его поставили работать сторожем. Дарья Васильевна стала добиваться разрешения на свидание с мужем, но ответа не было, и летом 1930 года она поехала в Москву. По приезде она пошла в Иверскую часовню и долго молилась, прося Божию Матерь о помощи, а затем направилась в НКВД. Первое, что она увидела, был просторный двор, весь заполненный народом. Здесь она узнала, что стоять придется неделю. Что было делать? Она встала в очередь. Вскоре вышел чекист, она обратилась к нему. —Я подавала заявление, а мне никакого ответа... —Не знаю. Нет у нас ничего. — Ну так как же мне быть? —Ну как, пойди сфотографируйся, сдай фотокарточку, а там видно будет. На следующий день Дарья Васильевна пришла с фотографией. Вчерашний чекист сказал: — Стой здесь и никуда не уходи. Взял фотографию и ушел. Простояла она целый день. Только к вечеру он вышел и сказал, что ей дано разрешение на трехчасовое свидание. Помощью Божией она добралась до Кеми. Здесь выяснилось, что лагерь, где находится о. Николай, в ста километрах от Кеми, в Подужемье. Начальник лагеря разрешил свидание на неделю. На второй день свидания пришло распоряжение заменить о. Николаю и другим нижегородским священникам заключение в лагере ссылкой. Собрали этап. Морем довезли до Архангельска и заключили в храме, превращенном в пересыльный пункт. Еще недавно здесь служили и приносили бескровную Жертву, а теперь здесь томились служители, которых намеревались принести в жертву самих, уморив голодом. Прошло трое суток, а их не собирались кормить. Они обратились в НКВД с жалобой: «Что-нибудь с нами делайте. Или кормите... или стреляйте. Разве у вас есть разрешение морить нас голодом? У нас — вольная ссылка...» . Это подействовало; было объявлено, что они будут отправлены этапом в глубь Архангельской области, в Карпогоры.
Николай Державин перед отправкой в Карпогоры нашел в Архангельске сосланного регента храма, где служил отец, и тот ему пересказал весь крестный путь о. Василия — от ареста до смерти. Вместе с регентом и местным священником о. Александром они отслужили на могиле о. Василия панихиду, а затем долго еще молился о. Николай, прося отцовского благословения из мира горнего. На следующий день был этап: он был многолюдным, включал стариков и больных, из которых многие, не выдержав трудностей пути, умерли. После прибытия в Карпогоры ссыльные были распределены по селам. Отца Николая с некоторыми другими нижегородскими священниками отправили в село Шардонель, откуда они уже сами перебрались дальше — в село Кушкопол. Жизнь и работа в ссылке с каждым годом становились все тяжелее. Зарплату выдавать перестали, уменьшили паек, да и тот давали не всегда; за выходные не давали совсем, а из рабочих пяти дней паек выдавали только за четыре. В ссылке у о. Николая образовалось некое подобие прихода. Вот как писали о нем ссыльные сестры: «У нас образовался свой приход, или, вернее, обитель под названием «Всех скорбящих радости», правда, у батюшки не славные мира, а самые убогия, немощныя, глухия да кривыя, нищия, хотя он (о. Николай.— И. Д.) молод летами, но разумом превосходит всех наших ссыльных и отзывчив на всякое чужое горе и скорбь, служба его пропитана вся благоговением, и поистине на нем почиет Святой Дух ...и хотя он и имеет семейство, но он вполне пропитан монашеским строем... у него нет ни рисовки, ни лицеприятия, все для него равны, или вернее, чем человек немощнее и худородней, тем больше он уделяет внимания». Весной 1934 года срок ссылки закончился, но ГПУ не спешило отпускать о. Николая. Он был арестован и посажен в подвал следственной тюрьмы. «Мы тебя отпустим, если ты согласишься сотрудничать с нами»,— предлагали чекисты. Отец Николай отказался. Тогда они посадили к нему в камеру цыганку. Она употребляла все усилия, чтобы склонить исповедника к падению, но цели своей не достигла. Дарья Васильевна, видя, что муж не только не возвращается, но что над ним нависла угроза нового следствия, написала в прокуратуру Москвы, Архангельска и жене Горького Пешковой, прося ее проследить, чтобы официальные заявления не пропали. 8 мая 1934 года Пешкова ответила: «Ходатайство переслано в ОГПУ Северного края в Архангельск для ускорения освобождения из ссылки Вашего мужа Державина Николая Васильевича за окончанием срока». На полгода позже он вернулся к родным в Городец. После ареста о. Николая староста собора Иван Михайлович пригласил Дарью Васильевну вместе с детьми поселиться в церковной сторожке. «Вам трудно будет жить одним, а здесь вы будете в церкви помогать, будете отоплены и все у вас будет». Отец Василий благословил принять приглашение. И все годы заключения мужа она прожила в сторожке собора. Когда о. Николай вернулся, две церкви заспорили о нем: кладбищенская хотела, чтобы он служил в ней, а собор Спаса просил к себе. Где ты жила, пока у тебя муж сидел? Я жила у собора Спаса. А сейчас где живешь? У Спаса в сторожке. Архиерей благословил о. Николая служить в соборе Спасителя. Здесь о. Николай прослужил до ареста в 1937 году. Наступили годы, которые должны были по замыслу безбожников стать для Православной Церкви России последними. Шла служба. Отец Николай вышел с чашей: «Со страхом Божиим и верою приступите», унес ее в алтарь и вышел, чтобы прочесть отпуст. В это время в храм, не снимая шапок, вошли четверо чекистов и направились к алтарю. Отец Николай преградил им путь и сказал: — Только через мой труп перешагнете. Здесь вам стоять нельзя. —Нам надо с вами поговорить,— сказали они. — Когда все кончу! — решительно ответил о. Николай.— Тогда будете со мной разговаривать. Сейчас я не могу с вами разговаривать. Отойдите отсюда. Они стали ждать. Храм между тем потихоньку пустел. Прихожане покидали его, и до конца осталось человек пять молящихся. Отец Николай потребил Святые Дары, разоблачился и вышел. — Храм ваш закрыт,— объявили чекисты. В те дни его не арестовали. Храм закрыли. Чтобы уехать, надо было получить паспорт; Дарья Васильевна сдала документы, получать нужно было о. Николаю в милиции. Повсюду шли аресты, и Дарья Васильевна отправилась в милицию вместе с мужем. Отца Николая вызвали последним. Прошло полчаса, час. Наконец, вышел милиционер, вынес наперсный крест и повесил на стену. Надгробием показался Дарье Васильевне крест мужа на казенной стене, и она встревожено спросила милиционера: —Скажите, сейчас Державин прошел, что его так долго нет? Он взглянул на нее и сказал: —Иди домой. Все. Дома шел обыск. Чекисты, думая посмеяться над нею, спросили ее: — А где же ваш муж? — Вы знаете, где он. — Ну садись, дожидайся. Дошли до дарохранительницы, хотели взять. Дарья Васильевна с решимостью о. Николая вступилась: —Нельзя вам этого трогать. Нельзя. Не трогайте руками. —Ну ладно. Но ты смотри, никуда не девай. Все, что мы перепишем, все это мы придем и возьмем. Когда они ушли, она дарохранительницу и кое-что из книг спрятала. Отец Николай, вероятно, почти сразу после ареста был казнен, во всяком случае, от него не было никаких известий. После смерти Сталина Дарья Васильевна поехала в Печеры Псковские к старцам о. Симеону и о. Луке и рассказала всю историю. —Это мученик,— выслушав ее, сказал о. Симеон. Вместе с о. Николаем Державиным были арестованы и скончались в заключении священники Городца: о. Феодор Добронравов и о. Александр, служившие в храме Архангела Михаила; сын старосты Павел Ноздринский, Кириак Корёгин и его сын Иоанн. Кириак Корёгин был из старообрядцев, но принял православие и стал его ревностным исповедником. В трех километрах от Городца, в Слободе, был арестован священник Василий, служивший в храме пророка Илии. Он был во время ареста в преклонных годах. Церковное предание сохранило его образ как духовно одаренного пастыря. |
Обновлено 29.03.2012 23:41 |